an overture to illumination.
С твоими камнями на сердце – почти как с родными.
Так привычно и может быть даже почти невесомо.
Нет мысли уйти или хоть как-то отлынить,
Словно тянет тропой до двери родного дома.
И ты знаешь, мне очень давно о тебе мечталось,
Представлялось, как ты лежишь вот так рядом и тихо дышишь.
В грешном этом городе до поездов и вокзалов,
До самой ржавой и самой дырявой крыши,
Везде смотрела, тебя одного искала -
Из-под ног разбегались слепые и глупые мыши.
И вот я нашла, и даже сама не верю.
Нарисован – моею, не очень-то твердой рукою.
Ты ждал трамвая за предпоследней дверью,
А за последней, я знаю, была дорогая к покою.
Теперь мы живем, и видим друг друга, и слышим,
Напротив друг друга блаженно и тихо зависли.
И только пугает, когда мы лежим и дышим –
Мы думаем вместе одни невеселые мысли.
Так привычно и может быть даже почти невесомо.
Нет мысли уйти или хоть как-то отлынить,
Словно тянет тропой до двери родного дома.
И ты знаешь, мне очень давно о тебе мечталось,
Представлялось, как ты лежишь вот так рядом и тихо дышишь.
В грешном этом городе до поездов и вокзалов,
До самой ржавой и самой дырявой крыши,
Везде смотрела, тебя одного искала -
Из-под ног разбегались слепые и глупые мыши.
И вот я нашла, и даже сама не верю.
Нарисован – моею, не очень-то твердой рукою.
Ты ждал трамвая за предпоследней дверью,
А за последней, я знаю, была дорогая к покою.
Теперь мы живем, и видим друг друга, и слышим,
Напротив друг друга блаженно и тихо зависли.
И только пугает, когда мы лежим и дышим –
Мы думаем вместе одни невеселые мысли.