an overture to illumination.
Я здесь, за окном, за которой безвестное чувство, и ломкие терпкие звуки, простуда, и горло болит, так что слезы ручьем по стеклу.
И все же я так люблю кошек, и черных, быть может, симамских, и разных, и снежных, с прокуренной шерстью, и дымные комнаты, чай, подоконник, и сиплые звуки, и тертый зеленый ковер на стене.
И ты без меня, ты мучаешь белые, теплые, нежные, пальцами мучаешь, сиплые звуки. Я здесь, за твоею спиной, пианино скрипит и так гулко звучит своей крышкой, ты плачешь, а я люблю кошек, и чай, и тебя.
В окне, за стеклом, за заплеванным, грязным, там кто-то идет и все смотрит и смотрит в пятно фонаря на темной и длинной, изящной, жирафье-подобной изогнутой шее измученых улиц, стучит острием большого зонта, а в окнах напротив я вижу тебя, твой затылок, твои все же бледные руки, и скрип пианино, и сиплые звуки,
и безумная грань, и все тоньше и тоньше, конечно же к черту.
Я кошек, ты знаешь, люблю все же больше.
И все же я так люблю кошек, и черных, быть может, симамских, и разных, и снежных, с прокуренной шерстью, и дымные комнаты, чай, подоконник, и сиплые звуки, и тертый зеленый ковер на стене.
И ты без меня, ты мучаешь белые, теплые, нежные, пальцами мучаешь, сиплые звуки. Я здесь, за твоею спиной, пианино скрипит и так гулко звучит своей крышкой, ты плачешь, а я люблю кошек, и чай, и тебя.
В окне, за стеклом, за заплеванным, грязным, там кто-то идет и все смотрит и смотрит в пятно фонаря на темной и длинной, изящной, жирафье-подобной изогнутой шее измученых улиц, стучит острием большого зонта, а в окнах напротив я вижу тебя, твой затылок, твои все же бледные руки, и скрип пианино, и сиплые звуки,
и безумная грань, и все тоньше и тоньше, конечно же к черту.
Я кошек, ты знаешь, люблю все же больше.
-
-
18.03.2007 в 13:34