"Алиса, как ты?
Прости, что последнее время так редко тебе пишу, но времени совсем не хватает.
Знаешь, ощущение, что я теперь и не живу вовсе, все мелькают какие-то картинки из жизни, не больше.
Я перестал что-либо понимать, ты можешь себе это представить?
Я слышал, у тебя будет ребенок. Мне сложно в это поверить, если честно.
Я еще иногда вспоминаю о тебе, на днях даже перечитал парочку твоих писем. Мы забавно жили тогда, не находишь?
Странно, что ты продолжаешь отвечать мне. Странно, что я продолжаю отвечать тебе.
Я не хочу, чтобы Анна узнала об этих письмах.. если ты понимаешь, о чем я.
Ведь просто ничего такого, верно?
Кстати, она теперь живет со мной. Вместе со своей кошкой, они обе ужасно милые и смешные.
Я вчера смотрел какой-то старый немецкий фильм, знаешь, он был в дурном качестве и с помехами,
в комнате было темно,
а потом Аня вышла из ярко освещенной ванной с полотенцем на голове.
Ты видела ее фотографии? Я пришлю тебе как-нибудь парочку, она красивая. Должна тебе понравиться, как мне кажется.
Впрочем, я пишу не о том. Как сама-то ты поживаешь?
По-прежнему боишься самолетов?
Когда-то из-за этого ты не сумела ко мне прилететь, я помню.
Еще я помню, как ты пекла мне рогалики с глазурью, а они всегда подгорали.
На самом деле, они были вкусными, но глазурь приходилось стряхивать. Глазурный пепел.
А еще я помню как ты любила наматывать на пальцы телефонные провода и сколько аппаратов из-за этого у тебя разбилось.
Половина из них в разговорах со мной, не меньше.
Ты помнишь это, а?
Я помню практически все, на самом деле. Кроме одного: почему я перестал звонить тебе тогда.
Я помню только прозрачно-серое небо, голубей и чугунные цепи мостов.
Кажется, что и не было ничего больше тогда между нами.
Твои серые перчатки помню, и запах твоих духов.
Глаза у тебя тогда тоже были совсем серыми. Почему ты ни разу не позвонила мне?
Впрочем, это уже неважно.
Пиши мне иногда, если сможешь.
И поцелуй от меня своего несносного пуделя."