она так смеялась - и я не знаю, чему она смеялась. она что-то кричала, и я не слышала, что. в ее глазах стояли слезы, я не имею понятия, о чем она плачет сейчас.
я должна была что-то сделать, я не сделала ничего. у меня даже не было мармеладов, чтобы отдать их ей. и она выбежала на платформу и дальше - в поезд, котрый увез ее в совсем другую от меня сторону. жаль.
а потом я слушала замечательный французский вальс, такой легкий и невесомый - и в ритм этого вальса на огороженном холме под снегом кружилась снегоуборочная машина.
по почте мне пришла посылка. да-да, я тоже, я тоже очень скучаю. спасибо!
все, все, все. мосты сожжены. от чувства радости и невыносимой утраты одновременно перехватывает дыхание. но я теперь свободна. больше не нужно нести за кого-то такую громадную отвественность, хватит.
и, конечно, уроки сценичесого мастертсва не прошли даром.
вот и все. буквы черной вязью поструились по строкам листа. кто знал, что так сложно вырвать страницу из ежедневника.. оно пахнет мной и немного лавандой.
Ехала на велосипеде по старой части какого-то большого города. Я знала, что меня зовут Люси, и что мой дом где-то неподалеку отсюда. Увидела угловое красное здание, стоящее ко мне боком - в его окнах очень ярко светило вечернее солнце,и было прекрасно видно, насколько облуплены и облезлы его стены. Мостовая не слишом ровная, ее камни тоже с красноватым отсветом, и велосипедные шины издавали такой безумно приятный звук, когда терлись о них. Я ехала дальше, мимо этого красного здания, на большую пустнынную улицу, от которой - множество лестниц вниз, в какой-то темнеющий парк. Между лестницами зеркала, все отражается друг в друге, а вдоль мостовой тянутся темные чугунные перила. Солцне садилось, вечер стал совсем сине-голубым, и я начала чувствовать себя ужасно одинокой. И мерзнуть. В наушниках у меня, похоже, все это время играла музыка, а я по-прежнему терла шинами своего старенького велосипеда о древние камни мостовой. И мне немножко хотелось умереть в этот вечер - потому что умирать лучше всего именно вот в такие угасающие вечера.
Постепенно мне начало казаться, что я заблудилась, потому что не видно нигде поворота, всё только зеркальные лестницы, всё тянутся эти перила. Но я преодолела очередной плавный изгиб дороги и увидела наконец знакомые места: высокие, очевидно, более новые дома, небольшой травянистый склон по обе стороны тропинки, круглые фонари, светящиеся ярко-белым. Я свернула - да, я живу точно где-то здесь, до дома осталось совсем недалеко, надо только немножко проехать прямо.
Но в тот момент, когда я проезжала заасфальтированной тропинкой мимо склона, я услышала сверху голоса: -Эй, хиппи, привет!.. Хиппи, давай подеремся? Хээй, аллее, привет!..
Пришлось остановиться.Пришлось остановиться, чтобы снять наушники и оглядеться. Сверху сидели двое мужчин и обращались, по-видимому, ко мне. От неожиданности я сделала не самую умную вещь - села обратно на велосипед, заехала на противоположную сторону склона.. кажется, он был несколько более откосым, чем нужно. Остановилась, чтобы взглянуть на своих потенциальных собеседников, и в этот же момент упала, с оглушительном грохотом скатившись к подножию склона в обнимку со своим велосипедом.
Когда я открыла глаза, эти двое уже сидели на бордюре, и один из них наигрывал что-то меланхоличное на акустической гитаре. -Привет! Ты что, действительно так хочешь умереть этим вечером?
Мы вошли в небольшую комнатку, оставив велосипед снаружи. Здесь очень тесно, похоже на дешевый гостиничный номер или пенал. Клеенчатая дверь на улицу осталась открытой нараспашку, и через нее было видно кусочек рокового склона и отсвет белого фонаря. В комнате стояли две кушетки, в углу валялась электруха, разрисованная белыми и голубыми цветами, повсюду кучами возвышались горы какой-то одежды, смотанный плед, немытые кружки и пустые бутылки. Те двое сели на одну кушетку, я - напротив и наконец-то смогла спокойно их рассмотреть. Тот, что постарше - в одних драных джинсах, у него была красноватая загорелая кожа, густые рыжие волосы и лохматая рыжая борода. На вид ему можно было бы дать лет пятьдесят, не меньше, он не выпускал из рук гитару и смотрел так лукаво, что хотелось все время смеяться. Второй, помоложе, по видимому, его сын. Совсем еще юноша, со светло-рыжей шапкой вьющихся волос, с белой прозрачной кожей, вечно удивленными глазами и задумчивой полуулыбкой. Он был одет в белую льняную рубаху с зеленым узором по воротнику и тоже какие-то весьма потрепанные левисы. Почему-то я сразу решила, что его зовут Вилли и просто не могут звать никак иначе.
-Откуда вы меня знаете? -Ну мы, по правде говоря, ждали тебя и давно хотели с тобой познакомиться, - тот что постарше, улыбнулся особенно хитро, -Мы даже написали тебе несколько писем.. Но так ничего и не отправили. Впрочем, ты можешь прочитать одно, оно написано вон там, где-то на обоях..
Старший встал, достал откуда-то фонарик и подсветил стену за головой Вилли. На стене синей ручкой был нарисован кривоватый прямоугольник, а в нем, печатными буквами, было написано:
"ПИСЬМО К ЛЮСИ"
Свет неровно бегал по обоям и волосам Вилли, они так одурительно пахли, что я просто не могла заставить себя сосредоточиться на чтении. Стояла, загипнотизированная бликами на его рыжих кудряшках, и мне все казалось, что так, конечно же, не бывает. Единственное, что я запомнила из письма - там было что-то такое о Союзмультфильме, но я не уверена, если честно.
После я плюхнулась на кушетку, посмотрела на отца, потом на сына, -Вы чудесные. Как сказочные герои, как волшебные.. волшебные.. Я взглянула в глаза Вилли и запнулась. -Волшебные?.. - отец усмехнулся насмешливо и немного печально. -Вот вы похожи на гнома. А он, - я мотнула подбородком в сторону мальчика, - он похож на эльфа.
так чертовски приятно иногда сделать над собой усилие. и поехать куда-то, куда ехать, по идее, не хочется. устать там дочертиков. а потом вернуться, всю дорогу наслаждаясь своей собственной ве-ли-ко-леп-ной силой воли. о да.
иногда стихи это не искусство и не кружево а просто возможность остаться целой.
полегчало.
В каюте остался невыпитый кофе, И книга лежит – ее не читали, И фотографии сказочной Софьи Плывут с кораблем в невесомые дали.
И вечерами на палубе людно, Шепот, и смех, и прохлада ладоней, Идут друг за другом два маленьких судна, Качаются фото с веснушчатой Соней.
В волнах друг друга целуют дельфины, И люди играют, вживаются в роли, А старый моряк на дрейфующей льдине Рисует портреты прекрасной Ассоли.
Но пассажирам нужен тайм-аут, На берег сойти, зализать свои раны. Конечно, готовится следующий раунд. На полке стоят фотографии Анны.
А мы как всегда – без кофе, без денег, Без фотографий, пусть даже на паспорт, Маленький плот и придуманный берег, Если любить – то, конечно же, на спор.
В морские бои мы не доиграли, Друг друга прощая с покоем и миром. Ушли корабли в невесомые дали, Так не дождавшись своих пассажиров.
ну вот, вот, да. я все-таки идиот.. даже не идиот. я идиотка. поэтому мне остается только признать сей факт и продолжить играть на бонге. надоело думать обо всем этом и день за днем принимать одно и то же решение. ведь все равно это так... бесполезно.